Как Надя и Рая освобождали Беларусь
Надя и Рая в предвоенные годы жили с мамой Федорой и папой Кириллом в белорусской глубинке, деревеньке, затерявшейся посреди лесов могилевщины. Как и все – жили трудно. Родители работали в колхозе, обычные крестьяне без паспортов и денег. В конце предвоенного сорокового Наде исполнилось пять лет. Рая – совсем малышка, весна сорок первого была третьей в ее жизни.
Война для девчушек началась с того, что ушел папка. Как и все ушел воевать, как многие – так домой и не вернулся. В память о муже осталось у Федоры маленькое фото статного красноармейца, да пожелтевший бланк грубоватой казенной бумаги, заполненный неизвестным писарем в 44–м.
Надя и Рая в предвоенные годы жили с мамой Федорой и папой Кириллом в белорусской глубинке, деревеньке, затерявшейся посреди лесов могилевщины. Как и все – жили трудно. Родители работали в колхозе, обычные крестьяне без паспортов и денег. В конце предвоенного сорокового Наде исполнилось пять лет. Рая – совсем малышка, весна сорок первого была третьей в ее жизни.
Война для девчушек началась с того, что ушел папка. Как и все ушел воевать, как многие – так домой и не вернулся. В память о муже осталось у Федоры маленькое фото статного красноармейца, да пожелтевший бланк грубоватой казенной бумаги, заполненный неизвестным писарем в 44–м.
Досталось и мирным жителям, старикам и женщинам с детьми, что продолжали сеять хлеб и выживать как при советской, так и при оккупационной власти. Когда фронт приблизился к деревне, многие укрылись в лесу. Те же, кто остался в своих хатах – сильно потом пожалели об этом.
Осенью 43–го вновь стали слышны раскаты орудийных залпов. Памятуя о начале войны, дожидаться освобождения в собственных хатах, жители деревни не стали. Собрав самое необходимое, что можно было унести на руках, Федора с дочками, так же как и соседи направилась в лес, в укромное место.
Много ли возьмешь с собой? Унести бы ноги, да сберечь детишек. Какие–никакие запасы, и самое главное – с трудом добытая свинка, которой девчонки ежедневно рвали траву по окрестным лугам, осталась в деревне.
Пушки грохотали то сильнее, то слабее. Взятое с собой съестное, как ни экономь – заканчивалось. Кое-кто из сельчан, набравшись смелости, наведывался в деревню за припрятанными продуктами, да присмотреть скотину.
Федора не решалась ни оставить детей без присмотра, ни тем более отправиться с ними в деревню, не дай бог, что там еще может случиться. Непоседам девчонкам, казалось, и в лесу все нипочем, бегают да хохочут, работы по хозяйству никакой, знай, веселись.
Впрочем, так только казалось. Старшая Наденька – совсем уж «невеста», восемь скоро стукнет. Все видит и понимает. И свинку жалко, сколько травы ей нарвали детские руки. Как она теперь одна в покосившемся сарайчике?
Задумали непоседы свинку навестить, водички ей подлить, да травы подбросить. Задумали – сделали. Выбрали момент, когда мама чем-то занялась, и бегом в деревню. Надеялись быстренько обернуться, чтобы Федора и спохватиться не успела. Иначе узнает, куда ходили – беда будет, это уж точно.
Не зря сельчане в лесу прятались. Отступающее немецкое подразделение, как раз в то время, когда девчонки торопились к своей хате лесными тропками, уже хозяйничало во временно брошенной деревне.
Пробравшись огородами к хате, Надя и Рая увидели во дворе страшную картину. Какой-то небритый дядька в серой грязной форме выталкивал ногами из сарайчика их свинку. С визгом и ревом набросились сестрички на грабителя.
Опешив поначалу, немец быстро расшвырял детишек, скинул с плеча винтовку и передернул затвор. Что–то крикнул на своем языке, наверное, выругался. Девчонки подбежали к своей свинке, обняли ее, ревут в голос, но со двора не уходят. Посмотрел на них фашист, зло плюнул на землю. Постоял, потом засмеялся, закинул винтовку на плечо и пошел со двора.
А перепуганные сестры снова закрыли свинку в сарае, и бегом в лес. Маме ни гу–гу. Но шила в мешке не утаишь,через день или два рассказали ей о подвигах дочек, нашлись свидетели. Услышала Федора – и ноги подкосились. Хорошо – люди рядом, поддержали.
Война для девчушек началась с того, что ушел папка. Как и все ушел воевать, как многие – так домой и не вернулся. В память о муже осталось у Федоры маленькое фото статного красноармейца, да пожелтевший бланк грубоватой казенной бумаги, заполненный неизвестным писарем в 44–м.
Надя и Рая в предвоенные годы жили с мамой Федорой и папой Кириллом в белорусской глубинке, деревеньке, затерявшейся посреди лесов могилевщины. Как и все – жили трудно. Родители работали в колхозе, обычные крестьяне без паспортов и денег. В конце предвоенного сорокового Наде исполнилось пять лет. Рая – совсем малышка, весна сорок первого была третьей в ее жизни.Война для девчушек началась с того, что ушел папка. Как и все ушел воевать, как многие – так домой и не вернулся. В память о муже осталось у Федоры маленькое фото статного красноармейца, да пожелтевший бланк грубоватой казенной бумаги, заполненный неизвестным писарем в 44–м.
Досталось и мирным жителям, старикам и женщинам с детьми, что продолжали сеять хлеб и выживать как при советской, так и при оккупационной власти. Когда фронт приблизился к деревне, многие укрылись в лесу. Те же, кто остался в своих хатах – сильно потом пожалели об этом.
Осенью 43–го вновь стали слышны раскаты орудийных залпов. Памятуя о начале войны, дожидаться освобождения в собственных хатах, жители деревни не стали. Собрав самое необходимое, что можно было унести на руках, Федора с дочками, так же как и соседи направилась в лес, в укромное место.
Много ли возьмешь с собой? Унести бы ноги, да сберечь детишек. Какие–никакие запасы, и самое главное – с трудом добытая свинка, которой девчонки ежедневно рвали траву по окрестным лугам, осталась в деревне.
Пушки грохотали то сильнее, то слабее. Взятое с собой съестное, как ни экономь – заканчивалось. Кое-кто из сельчан, набравшись смелости, наведывался в деревню за припрятанными продуктами, да присмотреть скотину.
Федора не решалась ни оставить детей без присмотра, ни тем более отправиться с ними в деревню, не дай бог, что там еще может случиться. Непоседам девчонкам, казалось, и в лесу все нипочем, бегают да хохочут, работы по хозяйству никакой, знай, веселись.
Впрочем, так только казалось. Старшая Наденька – совсем уж «невеста», восемь скоро стукнет. Все видит и понимает. И свинку жалко, сколько травы ей нарвали детские руки. Как она теперь одна в покосившемся сарайчике?
Задумали непоседы свинку навестить, водички ей подлить, да травы подбросить. Задумали – сделали. Выбрали момент, когда мама чем-то занялась, и бегом в деревню. Надеялись быстренько обернуться, чтобы Федора и спохватиться не успела. Иначе узнает, куда ходили – беда будет, это уж точно.
Не зря сельчане в лесу прятались. Отступающее немецкое подразделение, как раз в то время, когда девчонки торопились к своей хате лесными тропками, уже хозяйничало во временно брошенной деревне.
Пробравшись огородами к хате, Надя и Рая увидели во дворе страшную картину. Какой-то небритый дядька в серой грязной форме выталкивал ногами из сарайчика их свинку. С визгом и ревом набросились сестрички на грабителя.
Опешив поначалу, немец быстро расшвырял детишек, скинул с плеча винтовку и передернул затвор. Что–то крикнул на своем языке, наверное, выругался. Девчонки подбежали к своей свинке, обняли ее, ревут в голос, но со двора не уходят. Посмотрел на них фашист, зло плюнул на землю. Постоял, потом засмеялся, закинул винтовку на плечо и пошел со двора.
А перепуганные сестры снова закрыли свинку в сарае, и бегом в лес. Маме ни гу–гу. Но шила в мешке не утаишь,через день или два рассказали ей о подвигах дочек, нашлись свидетели. Услышала Федора – и ноги подкосились. Хорошо – люди рядом, поддержали.
