Военно-историческая библиотека "Победа"
Моя коллекция
» » Попов Александр Дмитриевич

Попов Александр Дмитриевич

 
 
А. Попов. Я призвался добровольцем в Красную Армию в июле 1939 года. В то время продолжались бои с японцами на Халхин-Голе. В армию из системы МВД в то время не брали. Но я добился снятия «брони», пришел в Ивановский районный военкомат Амурской области и попросил меня направить туда. Однако меня направили в особый воздушно-десантный батальон, в котором мы проходили подготовку для участия в этих боях. Но пока продолжалось наше обучение, бои там уже закончились. После этого меня направили в запасной полк, где я проходил обучение в полковой школе. По окончании этой школы я получил специальность «пулеметчик крупнокалиберного пулемета ДШК и Максим». В то время это оружие, как и винтовка СВТ, было засекреченным. На деле же это выглядело совсем иначе. Винтовка СВТ, например, оказывалась совсем негодной: если в нее попадал какой-нибудь песок, она отказывала.

Потом, получив в 1940 году по окончании полковой школы направление в состав Западного военного округа в Брест-Литовск (городок располагался южнее Брестской крепости), я был назначен старшиной роты в танковую бригаду войскового соединения № 5389 (это была армейская группировка). Мы разместились в этом городке незадолго до присоединения территории Западной Белоруссии к СССР. Ранее в этих красных кирпичных казармах дислоцировались соединения Польской армии. Рассредоточились там несколько наших дивизий. Но армии здесь как таковой не было, в основном здесь были одни только танковые бригады. Состав многих моих сослуживцев был интернациональным. Были, в частности, и узбеки, и таджики. Там и служил до начала войны. Вооружение наше было не особенно пригодным: легкие танки БТ-26 и БТ-7 со слабой броней. Уже потом, в первые дни войны, их поразбивали.

Что мне особенно запомнилось из этой службы? Помню, в 1940 году вышел приказ наркома обороны Тимошенко, согласно которому каждую субботу в каждом подразделении обязательно должен был совершаться марш-бросок. Совершали этот бросок, неся на себе тело и станок такого тяжеленного пулемета. А то и тактические учения проводились, когда на сутки выдавался всего лишь сухой паек из пшенной каши.


И. Вершинин. Неуставных отношений в армии не было, пока вы служили в армии?

А. Попов. Это в наши дни, когда офицеров распустили и стали давать им после увольнения такую большую пенсию, возникло такое совершенно чуждое нам явление, как дедовщина. В мою бытность ничего этого не было. Была очень жесткая дисциплина. Помню, если человек возвращался со стрельбища без гильзы от патрона, пока он ее не находил, не допускался до обеда. А сегодня и оружие похищают с армейских складов и продают по выгодной цене.

И. Вершинин. До войны вы служили на границе с Маньчжурией. Было ли какое-то предчувствие войны или нападение было для вас полной неожиданностью?

А. Попов. Уверенность в неминуемости нападении Германии на нашу страну была почти у каждого, кто проживал в Брест-Литовске. Неподалеку от нашей воинской части за забором располагался пищеблок, где вечно было полно народу. Нас каждую неделю отправляли туда на дежурство. И я помню, как в этих местах совершали свои провокационные перелеты немецкие самолеты. Один даже подбили. Было очень громкое дело. Эти нахальные перелеты с постоянным фотографированием наших военных объектов давали большую уверенность, что нападение не за горами. Так в действительности и произошло. А кроме того, соответствующая информация давалась нашими политруками. Нам было известно о захвате Польши и Словакии фашистами. Единственное, чего мы не могли знать — так это день и час нападения.

И. Вершинин. Помните ли вы 22 июня 1941 года?

А. Попов. Это был выходной день. Нам, как и было положено в таких случаях, выдали по 100 грамм и отпустили в увольнительную. Очевидно, в городе алкоголя кто-то из нас тоже прихватил. Потом гуляли по городу. Пока вернулись в часть, пока покурили и наговорились, прошло очень много времени. Мы проспали всего пару часов, когда началась война.

И. Вершинин. С данного момента и началось ваше участие в войне?

А. Попов. Моя военная эпопея началась с первого часа войны. В эти дни были сотни моментов, когда я мог погибнуть. Вся бедственность нашего положения заключалась в том, что столько наших командиров проявляли трусость, как это произошло с тем же командующим нашим Западным военным округом Павловым. Хотя его и Климовских справедливо расстреляли. Это я по прошествии стольких лет так рассуждаю. Между прочим, за пятнадцать дней до нападения я видел Павлова. Помню, поздоровался и доложил о местонахождении нашей роты. На южном направлении, в отличие от нас, командование действовало более умело, сумев хорошо отвести войска от прямого боестолкновения с превосходящими силами противника. Мы были полностью оголенными. Кроме того, орудия наши не находились в боевой готовности. Более того, когда совершилось нападение, не было никакого приказа на открытие огня.

Решения приходилось принимать в спешном порядке. В то время должность у меня была не особенно важная — старшина роты. Но когда в 4 часа утра немецкие самолеты пересекли территорию СССР и начали прямой наводкой нас обстреливать, я поднял роту по тревоге, так как на тот момент был старшим по званию. Из офицеров почти никого не оставалось. Некоторые в одних подштанниках выбегали из трехэтажного красного кирпичного здания нашей казармы. Многим и одеваться некогда было: надевали сапоги на кальсоны и выбегали, прихватив с собой винтовку. В течение трех дней мы воевали на танках, совершая спешное отступление.

За эти сутки мы испытали на собственной шкуре, наверное, бомбежек двадцать. Наши слабые зенитки только хлопали, но редко кого сбивали. Немецкие же самолеты летали большими тучами, бомбили нас и обстреливали прямой наводкой. Ощущения от всего пережитого были жуткими. Помню, во время этого отступления нам казалось, что земля колыхалась под нами. Будто что-то подбрасывало землю! Все было охвачено большим огнем. Горели и наши легкие танки. Немцы легко выполняли свою задачу, так как все ими было до этого зафотографировано.

Подвергаясь бесконечной бомбардировке и обстрелу, мы, что называется, бежали от смерти. Паниковать некогда было! Нужно было спасать собственную жизнь. Нам сразу дали команду рассредоточиться. Рассредоточившись в лесу, мы заняли оборону, строили капониры. Одним словом, приспосабливались к условиям окопной жизни. Копали рвы, потом начали строительство ДОТов, но так и не закончили строительства. Перед нами была поставлена другая задача. Возможно, пехотинцы и военные строители, которые после нас там воевали, их и использовали. Что запомнилось — катастрофически не хватало у нас стрелкового оружия. Правда, были у нас, помню, пушки — 45-миллиметровые артиллерийские орудия. Воевало, кстати, там несколько дивизий, танковых бригад, понтонных пехот. В первые дни войны пробовали стрелять из винтовок в самолеты, но все это оказывалось бесполезным.

И. Вершинин. Неподалеку от вас находилась Брестская крепость...

А. Попов. Мы находились восточнее от нее в 2 километрах. До войны в этой крепостия бывал. Она находилась на возвышенности и поэтому была в период этих боев оголенной.

И. Вершинин. В дальнейшем вы стали воевать зенитчиком.

А.Попов. Когда через четыре дня закончилось это отступление, меня отправили на переформировку и вскоре назначили командиром взвода ПВО по охране штаба 6-й Краснознаменной армии. В то время воинское звание мое было всего лишь сержант. Но с командованием вообще была неразбериха. Поскольку многие наши непосредственные начальники разбежались, дело доходило до того, что ротами командовали сержанты и старшины. К сожалению, до войны всю армию подчистили, сделав «врагами народа»! Надо отметить, специальности зенитного пулеметчика в то время еще не существовало. Я же был по специальности просто пулеметчика, но на это тогда не смотрели. Поставили на должность и все!

И. Вершинин. Каковы были ваши функции именно как командира взвода ПВО?

А. Попов. Наверное, сначала мне стоит рассказать о том, что из себя представлял такой взвод. На шасси ГАЗ-АА устанавливались счетверенные «Максимы» и предназначались для борьбы с авиацией противника. В моем распоряжении было две таких машины. Однако нашей основной задачей было именно поддерживание пехоты. Борьба с самолетами являлась уже делом второстепенным. Приходилось, правда, и стрелять в воздух, но это не приносило нам никакого успеха. Лишь однажды нам удалось сбить один самолет, который очень низко пролетал. Летчик тот сразу погиб. Что я могу еще рассказать об этом периоде войны? Запомнился один случай, когда мы едва не угодили в лапы к фашистом. Дело произошло так. Когда мы воевали в районе Десны, командир дивизии отдал нам приказание разыскивать какой-то затерявшийся полк. Но как только вышли на опушку леса, встретили целую роту фашистов. Была у них, кроме того, и танкетка. Заметив нас, они открыли огонь. Мы развернули свои зенитные установки, открыли ответный огонь из восьми стволов и скрылись. Бой принимать было бессмысленно. Немцы долга гнались за нами, но так и не смогли догнать. Задание разыскивать наши полки мы получали очень часто. В 1941 году в нашей армии была такая неразбериха, что такая неопределенность была в порядке вещей.

Обстановка на фронте была крайне неблагоприятная. У нас почти не было самолетов. Большая часть авиационной техники была сожжена в первые дни войны, когда немцами бомбились наши аэродромы. Командование никаких мер в этом отношении не предпринимало. Но отдельные сохранившиеся машины были. Помню, наблюдал я как-то бои наших самолетов. На моих глазах «Мессершмидт» сбил два наших. Надо признать, наши самолеты были слабыми и тихоходными. Противник в ту пору вел себя очень нагло. Немцы, пролетая не бреющем полете, показывали нам кулаки. Мне запомнились слова одного нахального немца, которого мы взяли в плен в 1941 году. Он говорил: «Что вы меня спрашиваете? Мы, вон, через неделю будем в Москве.»

И. Вершинин. Как вас ранило в сентябре 1941 года?

А. Попов. Мы вели отступление в районе реки Десна, неподалеку от Брянских лесов. 14 сентября я поехал на переправу к реке, это было в районе Новгорода-Северска, где находилась одна из моих зениток на охране переправы. Необходимо было разведать обстановку. В это время начался обстрел из немецкого шестиствольного миномета. Чтобы переждать налет, я прилег. Вскоре полилась кровь. Меня, таким образом, ранило в обе ноги, всего изрешетило осколками. Думаю, что если бы тогда не прилег, меня бы убило. С сентября до 20 декабря 1941 года я пролежал в госпитале, сначала в Щеграх, потом эвакуировался в Рубцовск (госпиталь был оборудован в какой-то специальной школе). Хотели даже ногу отнять, но я не дал этого сделать. Помнится, в Щеграх со мной в палате лежал боец с минингитом, который все время что-то кричал. Мне постоянно делали перевязки, кололи уколами, прикладывали риваноль.

Оттуда нас погрузили в товарные вагоны и начали вывозить. Но только выехали, как под утро налетели немецкие бомбардировщики. Все раненные, которые оказывались в состоянии передвигаться, попрятались в лесах и болотах. У меня такой возможности не было. Я лежал забинтованным в гипсе и ожидал своей смерти. Но повезло — немецкие бомбы не попали в мою сторону. В дальнейшем с госпиталем я перемещался в Курск, после — в город Барнаул Алтайского края. А потом попал в Московское Краснознаменное военно-пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР.

Попов Александр Дмитриевич

Курсант Московского ВПУ А.Д. Попов, 1945 г.[/center]
И.Вершинин. Расскажите поподробнее о пребывании в этом училище. Как вы туда попали? Что запомнилось?

А. Попов. Это было то самое училище, которое после 1992 года было расформировано основным виновником всех наших бед, в том числе и развала СССР, Ельциным. В то время оно было эвакуировано в Новосибирск. Когда я выписался из госпиталя и ходил еще с палочкой, мне предложили: «Хочешь попасть на учебу в училище? Военкомат здесь, в Барнауле.» Я ответил: «Хочу». Получив в военкомате направление в училище, я вскоре прибыл в Новосибирск. Размещался наш состав в казармах. Тогда, собственно, проходило еще формирование. А 14 января, когда немцев уже отогнали подальше от Москвы, мы уже въехали в Подмосковье. Размещались мы в знаменитых красных казармах в Лефортово. Став вскоре в училище старшиной роты, я следедил за порядком в казарме и соблюдением наряда дежурств.

Чему нас обучали в училище? Прежде всего, проходили соответствующие политзанятия, изучали материальную часть оружия, но это менее всего. Больше всего, конечно, уделялось времени тактике. Помню, выезжали мы на практические занятия в район Солнечногорска и Климова. Кстати, до нашего прибытия весь состав училища, еще будучи неаттестованным, был брошен на оборону Москвы. Очень много курсантов тогда погибло. Некоторые из них впоследствии вернулись в училище преподавателями. Мне запомнились рассказы их. Так как тогда была нехватка вооружения, в том числе не хватало винтовок, автоматов и патронов, кое-кто из них воевал с немцами с голыми руками. Между прочим, одновременно со мною в училище проходил обучение Дмитрий Тимофеевич Язов — будущий министр обороны СССР.

И. Вершинин. Сколько вы проучились в училище и где вы в дальнейшем воевали?

А. Попов. Из-за нехватки офицерских кадров на фронте мое пребыввание в училище оказалось недолгим. Уже в апреле 1942 года, спустя всего-то четыре месяца, я был выпущен в звании лейтенанта. После этого получил назначение командиром пулеметной роты на Волховский фронт. Сперва нас послали выручать 2-ю Ударную армию, которую генерал Власов завел в болота в Ленинградской области. Вели бои в раойне Спасское поле - Мясной бор, после чего находились в обороне против Спасской полестью на берегу реки Волхов — во втором эшелоне и в 2 километрах от переднего края. Когда же начался первый прорыв ленинградской блокады, нашу 165-ю стрелковую дивизию вновь перебросили на Волховский фронт. Высадившись на перегоне между Назией и Мгой, наша часть предназначалась для развития успеха наступления. Но вскоре блокада была прорвана передовыми частями.

Расширить занятый плацдарм нам не удалось, поскольку немецкая оборона очень сильной была. После этого вновь началось тояние в обороне. А вскоре началась наша наступательная операция в направлении Тосно-Любань. В этой операции я также участвовал, но уже в должности начальника штаба, а затем и заместителя командира батальона. Когда комбат был ранен, я принял командование батальоном на себя. Был я тогда всего лишь в звании старшего лейтенанта. Таким образом, мы простояли здесь в обороне в районе Любани против Мги до сентября 1942 года. После этого с группой офицеров меня направили на курсы по повышению квалификации по специальности командира батальона в город Боровичи...

И. Вершинин. Какого характера были бои под Любанью?

Бои происходили в лесу и были очень бестолковыми. Помню, подо Мгой за каких-то 20 минут танковую бригаду всю расколотили. И комбриг вместе с ними погиб. Нас там шугануло в блиндаже и засыпало землей. Еле откопались. Меня же контузило тогда. Кроме того, в этих боях меня еще и ранило. Я как-то шел проверять состояние наших позиций, когда в феврале 1943 года в меня попал снайпер.

И. Вершинин. Окончив курсы в Боровичах, вы однако не стали командиром батальона...

А. Попов. Фронтовые курсы усовершенствования офицерского состава, которые я проходил, действительно давали такую возможность. Но проучившись здесь до декабря 1943 года, я незадолго до этого переквалицицировался на разведчика и имел право командовать лишь взводом разведки. Вскоре моему взводу было приказано выехать в Новгородскую область в район, где в свое время находился в ссылке знаменитый русский полководец Александр Васильевич Суворов. Однако пробыли мы здесь относительно недолго. Вскоре снова оказались на Волховском фронте.

Позднее мы воевали на Ленинградском фронте, приближались уже к Нарве. Я уже побывал на Ауверском плацдарме 8-й армии, в районе нынешней Эстонской ГРЭС, где нами намечались переправы. Но неожиданно в числе шести разведчиков меня отправили в разведотдел штаба 21-й армии, которая тогда только формировалась в районе Ленинграда. В составе этой армии я принимал участие в боях на Карельском перешейке, в том числе и во взятии Выборга. Помню, занимался там сбором сведений о противнике. А в сентябре 1944 года нас передислоцировали в Литву, где начали готовить к наступлению на Восточную Пруссию. Позднее мы участвовали в штурме Кенигсберга. К тому времени я был назначен на должность помощника начальника разведки полка.

И. Вершинин. Под Кенигсбергом тяжелые бои были? Что запомнилось?

А. Попов. Мы подошли к Кенигсбергу в январе 1945 года. Долго готовились к наступлению, долго не могли взять «языков». У немцев были очень хорошие позиции: стояло 8 поясов обороны с такими огромными ДОТами. Поэтому достать их очень было сложно. Лично я участвовал в поисках «языков» на флангах при наступлении дивизии. В моем распоряжении была рота разведки. Пока наши войска готовились и подтягивали артиллерию, мы, разведчики, разведывали передний край и, в частности, расположение ДЗОТов. Потом заносили все это на карты. Помню, с ротой мне дали задание: «Во что бы то ни стало добыть «языка»! Несколько суток, и днем, и ночью, мне пришлось вести наблюдение за огневой системой противника. Потом занимались тщательным составлением плана по захвату «языка». В результате задание было выполнено. Удалось захватить немецкого снайпера, засевшего под танком.

Перед началом штурма город тщательно пробомбили и наши войска, и англичане, и американцы. Потом начался штурм. Когда после взятия мы вошли Кенигсберг, город оказался полностью разрушенным. Там очень мало оставалось целых домов. Там, где была крепость, еще кое-что оставалось. После войны я приезжал в эти места и смотрел эти большие 2-х или 3-х этажные ДОТы, в том числе и знаменитый 5-й ДОТ. Эти укрепления были настолько серьезными, что в них мог разместиться не только батальон, но и целый полк.

И. Вершинин. Вы были ранены под Кенигсбергом в третий раз. Как это произошло?

А. Попов. Это случилось 23 февраля 1945 года в районе Янтарного берега, где мы отражали атаки пытавшихся сомкнуться немецких дивизий. Кроме того, останавливали свою пехоту, которая драпанула с начальником артиллерии. Неожиданно появились немецкие «Тигры». К тому времени я только успел переодеть немецкие сапоги (в отличие от наших сапогов, они были очень качественными и удобными), как подскользнулся и упал. Над головой пролетели осколки. Самый мелкий осколок попал мне в шейный позвонок. Он и сейчас сидит в моей шее. Крупные осколки, таким образом, пролетели выше. Когда в Ивангороде обратился ко врачу, он посоветовал не делать никаких операций... Так что я сохранил его в себе.

И. Вершинин. В какой должности вы окончили войну?

А. Попов. В звании майора и в должности — начальника разведки полка — помощника начальника разведки 221-й стрелковой дивизии. В то время я находился в город Инстербурге (ныне — Черняховск) и ожидал дальнейших указаний.

И. Вершинин. Как так получилось, что вас направили на войну с Японией?

А. Попов. Нам сообщили сначала, что мы едем в лагеря в город Горький. Но потом оказалась, что путь наш идет в Монголию. Легкого мало было там и в бытовом отношении. Жара — плюс 40 градусов. На конях по жаркой пустыне мы прошли, наверное, километров 300, пока не встретились с японским отрядом из 500 человек. Группа эта позднее была уничтожена.

И. Вершинин. В каком направлении вы продвигались по Маньчжурии?

А. Попов. Дислокация наших войск была следующая. В центре продвигалась танковая армия. Справа от нее двигалась кавалерийская группа генерала Иссы Плиева, слева — монгольские войска. Наша 39-я армия получила следующую задачу: двигаться в направлении на Танань и на Порт-Артур. Однако это левое крыло третьего фронта не смогло взять большой укрепленный район Хайлар. В результате наша 221-я стрелковая дивизия вынуждена была повернуть на Север с тем, чтобы отсечь этот самый Хайлар. Поэтомы мы отстали от своей армии и дошли лишь до города Салунь. Здесь наш полк здорово потрепала японская дивизия. Я же с передовым отрядом разведчиков прошел, наверное, более 220 километров по Бельшому Хингамскому хребту. В основном ходили по горам, форсировали многие реки. Потом была объявлена капитуляцию и с группой разведчиков мне пришлось конвоировать японскую дивизию в тыл.

И. Вершинин. В Японии встречались с самураями?

А. Попов. Один такой самурай меня чуть не убил. С группой разведчиков мы форсировали одну речку. Со мной был старший лейтенант Глушенко. Когда, переправившись на противоположный берег, я прилег и нагнулся, из рук одного самурая полетел нож. Они были очень жестокими. Запомнился еще один такой случай. На реке Чол наша группа встретилась с самураями. Они попытались сбросить моих людей в реку, но этого у них не получилось. Один из них, видимо, смертник-камикадзе, попытался привести в действие какую-то бомбу. Но один мой разведчик вовремя перехватил это устройство.

И. Вершинин. После окончания войны, насколько мне известно, вы продолжали борьбу с бандами?

А. Попов. Когда было объявлено о капитуляции японских войск, наш корпус был расформирован. Меня после этого направили в разведотдел штаба 36-й армии, который находился в Чите. Оттуда перед Новым годом меня командировали в Чанчунь, в штаб разведки полевого управления штаба армии, где в течение восьми меясцев мы вели борьбу с бандами так называемых хунхузов.

Помню, мне поручили проведение агитации в пользу кандидата в депутаты Верховного Совета СССР Маршала Советского Союза Родиона Яковлевича Малиновского. На одном разъезде мне предоставили в помощь одного майора, который организовал передвижение охраны. Он также одновременно со мною проводил эту агитацию. В моем распоряжении находился целый пассажирский вагон — имелась такая самоходная дрезина. Я выступил в пользу Малиновского, но по возвращении на одном маленькой разъезде подвергся нападению со стороны японской банды. Убив в будке одного нашего солдата, они устроили засаду. Мы приняли бой. Неожиданно они открыли огонь, я бросил гранату. Меня в пятый раз за всю войну ранило. Потом мы их отогнали. В то время хунхузы часто устраивали такие нападения! Помню, ко мне тогда попросился в вагон один капитан - летчик санитарной авиации. Так получилось, что его самолет сбили. Но во время этого столкновения с бандами он погиб. Потом мы привезли его тело в воинскую часть. Фотография его так и сохранилась у меня.

И. Вершинин. По какой причине вы демобилизовались?

А. Попов. После службы в Монголии я собирался поступать в Высшую разведшколу в Москве. Но когда я туда прибыл, она была расформирована. Поэтому в конце июля 1946 года я уволился из Красной Армии в звании майора. Уже потом, в 1958 году, после прохождения тактических курсов «Выстрел», приказом министра обороны Маршала Малиновского мне было присвоено звание подполковника.

И. Вершинин. В каких условиях жили на фронте?

А. Попов. Когда я был начальником штаба батальона на Волховском фронте, находился в землянке: вырытой с накатой ямой. А воевали в самых разных условиях. Мне запомнилось одно новшество, которое нами применялось. Это было зимой, когда некогда был заниматься сооружением блиндажей. Поэтому на болотах делали временные укрытия из трупов. Вообще жили мы в тяжелых условиях. Спать толком никогда не удавалось, в основном делали это урывками. Даже когда бои утихали, нас не отпускало это постоянное напряжение. Так что распивали иногда водку в мороз.

И. Вершинин. А на марше спали?

А. Попов. К этому также приходилось прибегать. В основном и спали-то мы на ходу. Когда выходили из обороны и сменялись другими войсковыми подразделениями, спали на ходу. Бывает, во сне неожиданно подбросит. Тогда просыпаешься...

И. Вершинин. Какие награды были у вас? Как вообще обстояло с награждениями на фронте?

А. Попов. У меня три боевых ордена — Отечественной войны 1-й и 2-й степеней и Красной Звезды. Орден Красной Звезды я получил за штурм Кенигсберга, Отечественную войну 2-й степени -за взятие Выборга. Вторую же «Отечественную войну» получил за войну с Японией. В августе 1941 года за поддержание действий пехоты, когда я командовал взводом ПВО, меня представляли к ордену Красного Знамени. А какие могли быть награды в 1941 году, когда все только разрушалось? Тем более, не было даже связи никакой. Уже потом, находясь в госпитале, я узнал об этом представлении. Где-то залежалась эта награда. После войны, уже в 1985 году, меня наградили третьим орденом Отечественной войны.

На фронте с наградами было очень туго. Когда воевали на Волховском фронте, я бы сказал, очень тяжелом фронте, сколько раз пытался представить своих разведчиков к награждениям. Но успеха в наступлении не было и официально никого не награждали. Вообще-то мы ценили награды. Помню, на фронте ходили со всеми орденами и медалями. Какой смысл был их где-то оставлять? Правда, командир дивизии Кушнаренко носил колодочки. Ко мне недавно подошел человек, видимо, знающий обо мне, и предложил продать награды. Но как я могу их продать?! Это реликвия.

Попов Александр Дмитриевич
А.Д. Попов, 2005 г.

И. Вершинин. Как сложилась ваша судьба на гражданке?

А. Попов. Попав после войны на работу в систему МВД, я прибыл в качестве инженера, а позже начальником строительного участка так называемого строительства 907 в поселок Нарва-Йыэсуу в Эстонию. В моем распоряжении была пилорама и две роты солдат. Задача перед нами стояла следующая: очищать и облагораживать лесной массив в районе Усть-Нарвы и на Смолки (на противоположном берегу от поселка через реку Нарову), ремонтировать дома, собирать сухостой. Потом был назначен начальником лесозавода (ранее должность именовалась как ДОК) и принимал участие в строительстве города Силламяэ.

В 1951 году меня перевели в управление строительства «НарваГЭСстрой». Через несколько лет, когда был организован Прибалтийский завод железобетонных изделий и конструкций, меня там назначили начальником отдела снабжения. Потом приплюсовали и отдел сбыта. Уже намного позднее, когда директор завода вышел на пенсию, я временно исполнял его обязанности. Что представляло из себя наше предприятие? Здесь изготавливались железобетонные блоки, товарный бетон, товарный щебень, бутовый камень, товарный приск. Вся это продукция поставлялась не только на строительство Нарвской ГЭС, Прибалтийской и Эстонской ГРЭС, но и на стройки электростанций северо-западных районов СССР. В том числе и атомных.

Работа была очень сложной. Расход редкого металла, который шел на большую арматуру, составлял 11-12 тысяч тонн в месяц и сотни профилей. Когда же был построен цеха металла и конструкций, металла стало идти еще больше. Надо отметить, сначала металл шел хорошо. Но потом появились новые проблемы: к концу года по 20 вагонов металла оказывались недогруженными. Мне приходилось эти проблемы решать.

Выйдя в возрасте 60 лет на пенсию, я с завода не ушел, проработав пять лет в цеху металлоконструкций. Сначала находился на должности мастера, потом комплектовщика. Этот цех был большим и рассчитывался на 100 тысяч тонн металла. Непосредственно я давал заявку и проверял качество. Иногда выполнял обязанности стропальщика. По вопросам заказов металлоконструкций объездил многие города Советского Союза, в том числе Москву, Рыбинск. Побывал на заводе на Куйбышевской ГЭС и на Сталинградской ГРЭС.

И. Вершинин. Спасибо за интересную беседу, Александр Дмитриевич!
Попов Александр Дмитриевич
Добавил:
Информация
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.
  •