Ленч Л. «Каша»
Фамилия моя Кушакова, а звать Екатерина Николаевна.
Но на производстве меня все Катей зовут. Катя да Катя. А то и Катюшей покличут. Или Катенькой...
Конечно, если разобраться, какая я им Катюша? Бабе за пятьдесят. Внуков могла бы своих качать! Да так уж, видно, пришлось. Прокатилась жизнь бобыльим колесом. Ну и осталась я... Катей.
Но на производстве меня все Катей зовут. Катя да Катя. А то и Катюшей покличут. Или Катенькой...
Конечно, если разобраться, какая я им Катюша? Бабе за пятьдесят. Внуков могла бы своих качать! Да так уж, видно, пришлось. Прокатилась жизнь бобыльим колесом. Ну и осталась я... Катей.
Фамилия моя Кушакова, а звать Екатерина Николаевна.
Но на производстве меня все Катей зовут. Катя да Катя. А то и Катюшей покличут. Или Катенькой...
Конечно, если разобраться, какая я им Катюша? Бабе за пятьдесят. Внуков могла бы своих качать! Да так уж, видно, пришлось. Прокатилась жизнь бобыльим колесом. Ну и осталась я... Катей.
Мы на заводе кашу делаем. Пшенную, гречневую, овсяную. Называется «концентрат». Для нужд фронта.
Для бойцов она очень удобная — наша каша: варить не надо. Развести ее кипяточком или горячим молочком — и действуй, милый, на здоровье!..
В заверточном цехе девчата у нас молодые работают, веселые.
Вот они и затеяли в каждый пакетик с нашей кашей вкладывать записочки для бойцов. Разное писали.
Соня Крутикова у нас есть. Бойкая девчонка, оторви да брось! Она так написала:
«Дорогой боец! Сообщите на завод Соне Крутиковой, сколько фашистов вы уничтожили, поев нашей каши. Мне восемнадцать лет, глаза у меня, между прочим, карие».
Мы ей говорим: «Сонька, про глаза-то зачем?» «А как же?! — отвечает. — Фронт все должен знать. Фронту все интересно!..»
Аня Дехтярева очень хороший стишок сочинила и тоже на фронт послала. Как это... вот:
Как сварит нашу кашу к обеду
И девчатам спасибо пошлет,
Мол, одержим над гадом победу —
И тогда непременно заеду
На далекий консервный завод,
Чтобы после военной разлуки
Встретить снова тепло этих глаз
И пожать эти женские руки.
Что так славно трудились для вас!
Ко мне девчата тоже пристали: «Напиши да напиши...»
Я не захотела от молодых отставать и написала из песни своей, из любимой:
Мой товарищ, тебя и не знаю,
Но любовь и моем сердце жива.
Сообщите, если будет времечко, понравилась ли вам наша каша».
И подписалась: «Катя Кушакова».
Вот однажды пришла и домой после работы, постиралась, сижу, пью чай.
Вдруг слышу — в дверь стучат.
— Войдите, — говорю.
Входит военный товарищ. Моряк. Черная шинель, пуговицы золотые. Младший командир.
— Здрасьте! Мне... Катю Кушакову!
— А зачем она вам?
— Так... Нужно!
Вижу, мнется он, вроде стесняется. А мне и самой как-то вдруг неловко стало.
— Да вы присядьте, — говорю. Сел он на стул, снял шапку.
Молоденький сам, красивенький такой и, видать, прямо пришел из парикмахерской — одеколоном на нею комнату пахнет.
— Я, — говорит, — в вашем городе — случайный гость. Я здесь лежал раненый в лазарете, а сейчас возвращаюсь обратно на фронт, и мне очень нужна... Катя Кушакова.
Ее что, дома нет?
Меня что-то в сердце кольнуло: «Не признавайся!..»
— Нету дома, — говорю, — но вы можете мне все сказать, я ей передам.
— Передайте ей, — говорит мой гость и заливается краской до самой шеи, — что мне ее каша очень понравилась. И еще скажите, что песню эту я тоже очень люблю...
Мой товарищ, тебя я не знаю,
Но любовь в моем сердце жива.
А я стою ни жива ни мертва. Вижу, у человека — мечта. И нельзя эту мечту трогать! А он ко мне:
— Вы ее хорошо знаете — Катю Кушакову?
— Да немножко знаю, — говорю.
— Какая она из себя?
— Да такая, — говорю, — этакая... в общем, женского пола!
— Блондинка?..
Глянула я тут случайно в зеркальце на волосы свои седые, отвечаю:
— Светленькая!
— Красивая? Вот пристал!
— Красивая, — говорю, — и умная, и молодая...
— Я завтра уезжаю. Может, мне удастся ее сегодня повидать?
— Нет, — говорю, — не удастся. Она сама вчера только на фронт уехала. Военной сестрой! Кончила курсы и подалась!
Встал он, потемнел лицом.
— Что же, — говорит, — значит, не судьба. Ну, может быть, мы на фронте встретимся. Бывают,— говорит,— такие счастливые совпадения в жизни. Почему-то,— говорит, — ее записочка в каше этой на меня очень сильное впечатление произвела.
Мой товарищ, тебя я не знаю,
Но любовь в моем сердце жива.
Буду, — говорит, — искать Катю Кушакову, может, после войны найду. До свидания, бабушка...
Закапали у меня вдруг слезы из глаз. Говорю:
— Дай мне тебя, внучек, поцеловать. Будь здоров! Друзьям своим поклонись от меня.
Поцеловала его и даже перекрестила. Пошла провожать и у калитки еще сказала:
— А насчет каши нашей не беспокойтесь. Каши дадим вам на фронт вдоволь, и хорошей. Только скорее врага вон гоните!..
— Все, — говорит, — будет в порядке, бабушка. И врага прогоним, и Катю Кушакову разыщем!
И разыщет. Такой всего добьется. Одна у меня надежда теперь, что эту его Катю совсем не Катей будут звать!..
Но на производстве меня все Катей зовут. Катя да Катя. А то и Катюшей покличут. Или Катенькой...
Конечно, если разобраться, какая я им Катюша? Бабе за пятьдесят. Внуков могла бы своих качать! Да так уж, видно, пришлось. Прокатилась жизнь бобыльим колесом. Ну и осталась я... Катей.
Мы на заводе кашу делаем. Пшенную, гречневую, овсяную. Называется «концентрат». Для нужд фронта.
Для бойцов она очень удобная — наша каша: варить не надо. Развести ее кипяточком или горячим молочком — и действуй, милый, на здоровье!..
В заверточном цехе девчата у нас молодые работают, веселые.
Вот они и затеяли в каждый пакетик с нашей кашей вкладывать записочки для бойцов. Разное писали.
Соня Крутикова у нас есть. Бойкая девчонка, оторви да брось! Она так написала:
«Дорогой боец! Сообщите на завод Соне Крутиковой, сколько фашистов вы уничтожили, поев нашей каши. Мне восемнадцать лет, глаза у меня, между прочим, карие».
Мы ей говорим: «Сонька, про глаза-то зачем?» «А как же?! — отвечает. — Фронт все должен знать. Фронту все интересно!..»
Аня Дехтярева очень хороший стишок сочинила и тоже на фронт послала. Как это... вот:
Как сварит нашу кашу к обеду
И девчатам спасибо пошлет,
Мол, одержим над гадом победу —
И тогда непременно заеду
На далекий консервный завод,
Чтобы после военной разлуки
Встретить снова тепло этих глаз
И пожать эти женские руки.
Что так славно трудились для вас!
Ко мне девчата тоже пристали: «Напиши да напиши...»
Я не захотела от молодых отставать и написала из песни своей, из любимой:
Мой товарищ, тебя и не знаю,
Но любовь и моем сердце жива.
Сообщите, если будет времечко, понравилась ли вам наша каша».
И подписалась: «Катя Кушакова».
Вот однажды пришла и домой после работы, постиралась, сижу, пью чай.
Вдруг слышу — в дверь стучат.
— Войдите, — говорю.
Входит военный товарищ. Моряк. Черная шинель, пуговицы золотые. Младший командир.
— Здрасьте! Мне... Катю Кушакову!
— А зачем она вам?
— Так... Нужно!
Вижу, мнется он, вроде стесняется. А мне и самой как-то вдруг неловко стало.
— Да вы присядьте, — говорю. Сел он на стул, снял шапку.
Молоденький сам, красивенький такой и, видать, прямо пришел из парикмахерской — одеколоном на нею комнату пахнет.
— Я, — говорит, — в вашем городе — случайный гость. Я здесь лежал раненый в лазарете, а сейчас возвращаюсь обратно на фронт, и мне очень нужна... Катя Кушакова.
Ее что, дома нет?
Меня что-то в сердце кольнуло: «Не признавайся!..»
— Нету дома, — говорю, — но вы можете мне все сказать, я ей передам.
— Передайте ей, — говорит мой гость и заливается краской до самой шеи, — что мне ее каша очень понравилась. И еще скажите, что песню эту я тоже очень люблю...
Мой товарищ, тебя я не знаю,
Но любовь в моем сердце жива.
А я стою ни жива ни мертва. Вижу, у человека — мечта. И нельзя эту мечту трогать! А он ко мне:
— Вы ее хорошо знаете — Катю Кушакову?
— Да немножко знаю, — говорю.
— Какая она из себя?
— Да такая, — говорю, — этакая... в общем, женского пола!
— Блондинка?..
Глянула я тут случайно в зеркальце на волосы свои седые, отвечаю:
— Светленькая!
— Красивая? Вот пристал!
— Красивая, — говорю, — и умная, и молодая...
— Я завтра уезжаю. Может, мне удастся ее сегодня повидать?
— Нет, — говорю, — не удастся. Она сама вчера только на фронт уехала. Военной сестрой! Кончила курсы и подалась!
Встал он, потемнел лицом.
— Что же, — говорит, — значит, не судьба. Ну, может быть, мы на фронте встретимся. Бывают,— говорит,— такие счастливые совпадения в жизни. Почему-то,— говорит, — ее записочка в каше этой на меня очень сильное впечатление произвела.
Мой товарищ, тебя я не знаю,
Но любовь в моем сердце жива.
Буду, — говорит, — искать Катю Кушакову, может, после войны найду. До свидания, бабушка...
Закапали у меня вдруг слезы из глаз. Говорю:
— Дай мне тебя, внучек, поцеловать. Будь здоров! Друзьям своим поклонись от меня.
Поцеловала его и даже перекрестила. Пошла провожать и у калитки еще сказала:
— А насчет каши нашей не беспокойтесь. Каши дадим вам на фронт вдоволь, и хорошей. Только скорее врага вон гоните!..
— Все, — говорит, — будет в порядке, бабушка. И врага прогоним, и Катю Кушакову разыщем!
И разыщет. Такой всего добьется. Одна у меня надежда теперь, что эту его Катю совсем не Катей будут звать!..
Ленч Л.